Очень часто во время споров о религии в интернете я сталкивался с оппонентами, которых можно было бы назвать «сектой ниоткудовцев». Эти люди говорят о своей вере в Бога и, как правило, о своей вере во Христа, но отказываются присоединиться к Церкви, обвиняя ее в тяжких грехах, как имевших место в прошлом, так и продолжающихся сейчас.
Часто, когда люди спорят, разговор развивается примерно так: «А вот ваши (католики, православные, иудеи, мусульмане, кришнаиты, буддисты и т. д.) делали такие-то и такие-то гадости». — «А вот ваши делали еще хуже». Это довольно глупая манера спора; на самом деле в любом религиозном (национальном, ином) сообществе, если оно характеризуется хоть какой-то многочисленностью и имеет хоть какую-то историю, всегда найдутся примеры гадостей. Лукаво сердце человеческое и крайне испорчено.
Однако в этой ситуации ниоткудовец совершенно неуязвим — у него нет «своих», — ни предков в вере, ни здравствующих сейчас единоверцев. Он может смело заявлять «а вот ваши...» и не опасаться, что кто-то возразит «а ваши еще хуже», потому что никаких ваших применительно к нему нет. Если я принадлежу к Православной Церкви, я принадлежу к очень многочисленной общности, в которой будут оказываться разные, в том числе удручающе грешные или вопиюще нерассудительные люди.
Я принадлежу к общности, у которой есть многовековая история, а человеческая история — вещь страшная и трагическая. Мне всегда могут сказать «а вот ваши жгли еретиков в срубах/притесняли старообрядцев/торговали табаком/на мерседесах ездиют». В этом отношении ниоткудовец вне опасности. У него нет «своих», которые бы кого-нибудь сожгли. Ниоткудовство не несет ответственности ни за какие мрачные и позорные страницы истории.
Ниоткудовство — это сплошное, ничем не омраченное благорастворение воздухов. Ниоткудовец всегда прав перед всяким своим оппонентом — в истории и католиков, и православных, и протестантов можно отыскать много страшного греха, а вот в истории ниоткудовцев — нет. За принципиальным неимением таковой.
Можно было бы сказать, что отказываясь признавать себя членом какой-то конкретной Церкви, ниоткудовец лишает себя и признанных святых и праведников, принадлежащих к этой Церкви. Но на самом деле делать это ниоткудовцу вовсе не обязательно. Ниоткудовец может преспокойно объявлять «своим» мать Терезу, но не Торквемаду; отца Александра Меня, но не Никона. Достаточно заявить, что эти люди на самом деле были совершенно согласны с ниоткудовцем (даже если сами не осознавали этого) и представляют его, ниоткудовскую версию веры.
Короче, быть ниоткудовцем очень и очень соблазнительно. Так приятно считать своими общепризнанных праведников, чтобы пользоваться их праведностью, и не считать — грешников, чтобы не страдать от их позора. Я бы тоже подался в ниоткудовцы, да вот проблема в том, что секта эта — нехристианская, хотя может горячо настаивать на обратном.
Искупление состоит в том, что Христос называет нас Своими и платит за это цену. Я попробую объяснить это на самых простых примерах. Представьте себе, что вы пришли в компанию с вашим другом, и этот друг сказал какую-нибудь страшную глупость, вызывающую у вас острое чувство неловкости. Вы можете отойти от него, опасаясь, что его тень упадет на вас, или остаться рядом с ним. Если вы остаетесь — вы платите за это определенную цену. Представьте себе, что ваш друг поступил по-настоящему скверно. Вы можете (если можете) остаться ему другом — и разделить то презрение, которое достанется ему, или оставить его.
Если вы связываетесь с человеком, который может оказаться глупым, некрасивым, неудачником, если вы признаете его так или иначе своим, вы идете на то, чтобы разделить его неудачу. Если вы признаете своим того, кто изувечен или болен, вы принимаете на себя тяготы, связанные с его увечьем или болезнью. Если вы признаете своим человека, который виновен и опозорен, вы идете на то, чтобы разделить его позор и вину.
Христос признает Своими виновных и отверженных грешников и не отрекается от них; Он платит за это Цену.
Апостолы призывают нас подражать Христу — а это означает, кроме всего, подобно Ему не отрекаться в ситуации, когда это не-отречение может потребовать от нас цены. Другие православные люди будут говорить глупости, за которые нам будет неловко, или совершать грехи, за которые нам будет стыдно. Если какой-нибудь епископ или священник обличаются в недостойных поступках (насколько справедливо, общим суждением обычно не разбирается), их позор ложится на Церковь — а значит, и на меня как ее члена. «Знаем мы вас, церковников».
Когда я присоединяюсь к Церкви, я делаюсь согражданином святым и своим Богу; долгая история святости оказывается историей моего народа. Но внешние критики откажутся увидеть святость (не будем вспоминать, что светские СМИ писали про ту же мать Терезу), зато увидят позор грехов, совершенных за долгую церковную историю, иногда дописанных пропагандой, но иногда и подлинных.
Быть церковным христианином — значит принимать на себя плевки за все грехи своих «соцерковников» и за все грехи в истории Церкви. Ниоткудовец плевков не получит. Он тут вообще ни при чем. Совсем ни при чем.
Конечно, образ Церкви, нарисованный прессой в сознании рядового телезрителя, гораздо хуже того, что есть на самом деле. Такова уж природа СМИ — если у нас есть сто благочестивых епископов и один, допустим, не вполне благочестивый, понятно, о ком напишут газеты. Подбор фактов определяется «погоней за жареным», но бывает, что это и подлинные факты.
Церковь — не элитный клуб, где всякий входящий проходит тщательный фейс-контроль, и тех, кто «лицом не вышел», оставляют за дверями. Церковь открыта для всех — а это значит, что могут войти и те, кто совсем не помогает Церкви обрести доброе свидетельство от внешних.
Удивительно, каких противных людей пришел спасать Христос, — но Евангелие говорит, что именно грешников-то Он и пришел спасать. Ему просто нечего предложить не-грешникам. Сказать «я верю во Христа» — значит сказать, в частности, «я грешник, и грех мой столь ужасен, что меня нельзя было спасти иначе, чем ценой муки и смерти Сына Божия».
Покаяние, перемена ума, которая делает человека из ниоткудовца христианином, — это переход от возмущения («какое безобразие, что в Церкви могут находиться такие грешные люди») к благодарному изумлению («как в Церкви находится место и для такого грешника, как я»).
